Неточные совпадения
Впечатление огненной печи еще усиливалось, если
смотреть сверху, с балкона: пред ослепленными глазами открывалась продолговатая,
в форме могилы,
яма, а на дне ее и по бокам
в ложах, освещенные пылающей игрой огня, краснели, жарились лысины мужчин, таяли, как масло, голые спины, плечи женщин, трещали ладони, аплодируя ярко освещенным и еще более голым певицам.
Дьякон углубленно настраивал гитару. Настроив, он встал и понес ее
в угол, Клим увидал пред собой великана, с широкой, плоской грудью, обезьяньими лапами и костлявым лицом Христа ради юродивого, из темных
ям на этом лице отвлеченно
смотрели огромные, водянистые глаза.
Повинуясь странному любопытству и точно не веря доктору, Самгин вышел
в сад, заглянул
в окно флигеля, — маленький пианист лежал на постели у окна, почти упираясь подбородком
в грудь; казалось, что он, прищурив глаза, утонувшие
в темных
ямах, непонятливо
смотрит на ладони свои, сложенные ковшичками. Мебель из комнаты вынесли, и пустота ее очень убедительно показывала совершенное одиночество музыканта. Мухи ползали по лицу его.
Люди появлялись, исчезали, точно проваливаясь
в ямы, и снова выскакивали. Чаще других появлялся Брагин. Он опустился, завял,
смотрел на Самгина жалобным, осуждающим взглядом и вопросительно говорил...
—
Смотри, Илья, не упади
в яму. Простая баба; грязный быт, удушливая сфера тупоумия, грубость — фи!..
Райский стал раскаиваться
в своем артистическом намерении
посмотреть грозу, потому что от ливня намокший зонтик пропускал воду ему на лицо и на платье, ноги вязли
в мокрой глине, и он, забывши подробности местности, беспрестанно натыкался
в роще на бугры, на пни или скакал
в ямы.
Он с пристрастным чувством, пробужденным старыми, почти детскими воспоминаниями,
смотрел на эту кучу разнохарактерных домов, домиков, лачужек, сбившихся
в кучу или разбросанных по высотам и по
ямам, ползущих по окраинам оврага, спустившихся на дно его, домиков с балконами, с маркизами, с бельведерами, с пристройками, надстройками, с венецианскими окошками или едва заметными щелями вместо окон, с голубятнями, скворечниками, с пустыми, заросшими травой, дворами.
Это ж еще богачи так жили; а
посмотрели бы на нашу братью, на голь: вырытая
в земле
яма — вот вам и хата!
В яме, где зарезался дядя Петр, лежал, спутавшись, поломанный снегом рыжий бурьян, — нехорошо
смотреть на нее, ничего весеннего нет
в ней, черные головни лоснятся печально, и вся
яма раздражающе ненужна.
В саду дела мои пошли хорошо: я выполол, вырубил косарем бурьян, обложил
яму по краям, где земля оползла, обломками кирпичей, устроил из них широкое сиденье, — на нем можно было даже лежать. Набрал много цветных стекол и осколков посуды, вмазал их глиной
в щели между кирпичами, — когда
в яму смотрело солнце, всё это радужно разгоралось, как
в церкви.
— А ежели она у меня с ума нейдет?.. Как живая стоит… Не могу я позабыть ее, а жену не люблю. Мамынька женила меня, не своей волей… Чужая мне жена. Видеть ее не могу… День и ночь думаю о Фене. Какой я теперь человек стал:
в яму бросить — вся мне цена. Как я узнал, что она ушла к Карачунскому, — у меня свет из глаз вон. Ничего не понимаю… Запряг долгушку, бросился сюда, еду мимо господского дома, а она
в окно
смотрит. Что тут со мной было — и не помню, а вот, спасибо, Тарас меня из кабака вытащил.
Место слияния Меледы и Балчуговки было низкое и болотистое, едва тронутое чахлым болотным леском. Родион Потапыч с презрением
смотрел на эту «чертову
яму», сравнивая про себя красивый Ульянов кряж. Да и россыпное золото совсем не то что жильное. Первое он не считал почему-то и за золото, потому что добыча его не представляла собой ничего грандиозного и рискованного, а жильное золото надо умеючи взять, да не всякому оно дается
в руки.
—
В Москве, сударь!
в яме за долги года с два высидел, а теперь у нотариуса
в писцах,
в самых, знаете, маленьких… десять рублей
в месяц жалованья получает. Да и какое уж его писанье! и перо-то он не
в чернильницу, а больше
в рот себе сует. Из-за того только и держат, что предводителем был, так купцы на него
смотреть ходят. Ну, иной смотрит-смотрит, а между прочим — и актец совершит.
Я
смотрел точно
в глубокую
яму и сначала не мог разглядеть каких-то странных предметов, маячивших по полу причудливыми очертаниями.
Олимпиада Самсоновна (глядит
в окно). Никак, тятеньку из
ямы выпустили —
посмотрите, Лазарь Елизарыч!
Вы
смотрите назад, а не вперед, и потому все попадете
в яму.
— Ах ты, безмятежный, пострел ты этакой! — тянул он жалобным своим голосом. — Совести
в тебе нет, разбойник!.. Вишь, как избаловался, и страху нет никакого!.. Эк его носит куда! — продолжал он, приостанавливаясь и следя даже с каким-то любопытством за ребенком, который бойко перепрыгивал с одного бугра на другой. — Вона! Вона! Вона!.. О-х, шустер! Куда шустер! Того и
смотри, провалится еще, окаянный,
в яму — и не вытащишь… Я тебя! О-о, погоди, погоди, постой, придем на место, я тебя! Все тогда припомню!
Илья
смотрел на неё и думал, что вот эта девочка живёт одна,
в яме, работает, как большая, не имеет никакой радости и едва ли найдёт когда-либо радость
в жизни.
Посмотрят они на меня да на пустые стены и скажут: «Гуляй, Иван Петрович, по белому свету!» Один за жену сердит; этот, пожалуй, продержит месяца два
в яме, пока не надоест кормовые платить.
Мы остановились. Он лёг
в яму, вырытую ветром
в сухом песке недалеко от берега, и, с головой закутавшись
в чекмень, скоро заснул. Я сидел рядом с ним и
смотрел в море.
Вокруг нас царила та напряжённая тишина, от которой всегда ждёшь чего-то и которая, если б могла продолжаться долго, сводила бы с ума человека своим совершенным покоем и отсутствием звука, этой яркой тени движения. Тихий шорох волн не долетал до нас, — мы находились
в какой-то
яме, поросшей цепкими кустарниками и казавшейся мохнатым зевом окаменевшего животного. Я
смотрел на Шакро и думал...
Пётр пугливо
смотрел в бескровное, измученное, почти незнакомое лицо жены; её усталые глаза провалились
в чёрные
ямы и
смотрели оттуда на людей и вещи, как бы вспоминая давно забытое; медленными движениями языка она облизывала искусанные губы.
Согнувшись, упираясь руками
в колени, я
смотрю в окно; сквозь кружево занавески мне видно квадратную
яму, серые стены ее освещает маленькая лампа под голубым абажуром, перед нею, лицом к окну, сидит девушка и пишет.
С гор — утро сонно
смотрит; ночь, спускаясь вниз, тихо снимает с деревьев тонкое покрывало своё, свёртывает его, прячет
в лощинах и
ямах.
Флор Федулыч. Настоящий милорд-с! Ему бы только с графом Биконсфильдом разговаривать-с. Отличные места занимал-с, поведет дело — любо-дорого
смотреть, за полгода верно можно ручаться, а там заведет рысаков с пристяжными, — году не пройдет, глядишь и
в яму с романами-с. И сейчас имеет место приличное — около десяти тысяч жалованья; кажется, чего ж еще, можно концы с концами сводить.
Вавилов остановился вовремя, смущенный едва не сказанным сравнением, и с боязнью взглянул на купеческого сына. Тот курил, весь был поглощен этим занятием. Скоро он ушел, пообещав на прощанье Вавилову разорить гнездо беспокойных людей. Вавилов
смотрел ему вслед и вздыхал, ощущая сильное желание крикнуть что-нибудь злое и обидное
в спину этого человека, твердыми шагами поднимавшегося
в гору по дороге, изрытой
ямами, засоренной мусором.
Он промолчал, задумчивый, неприступно суровый. Потухавший самовар тянул пискливую мелодию, полную раздражающей скуки,
в окна со двора веяло запахом масляной краски, карболки и обеспокоенной помойной
ямы. Полусумрак, писк самовара и запахи — всё плотно сливалось одно с другим, чёрное жерло печи
смотрело на супругов так, точно чувствовало себя призванным проглотить их при удобном случае. Супруги грызли сахар, стучали посудой, глотали чай.
…На дворе темно. Над ним сияет, весь
в блеске звёзд, квадратный кусок синего неба, и, окружённый высокими стенами, двор кажется глубокой
ямой, когда с него
смотришь вверх.
В одном углу этой
ямы сидит маленькая женская фигурка, отдыхая от побоев, ожидая пьяного мужа…
Мариула спокойно отошла
в сторону и также спокойно
смотрела, как раздели ее мужа донага и поволокли за ноги за поселок, где и зарыли
в наскоро вырытую
яму.
С надеждою обернулся он к окнам, но оттуда угрюмо и скучно
смотрел грязный городской туман, и все было от него желтое: потолок, стены и измятая подушка. И вспугнутые им чистые образы прошлого заколыхались, посерели и провалились куда-то
в черную
яму, толкаясь и стеная.
Огненные ленты свивались и развивались перед его закрытыми глазами, клубились
в причудливых и страшных узорах, и было широко, как
в поле, и душно, как на дне узкой и глубокой
ямы. Манечка через плечо презрительно
смотрела на него и говорила...